МОРИАК (Mauriac) Франсуа (1885-1970) - французский писатель, философ, член Французской Академии (1933), лауреат Нобелевской премии по литературе (1952) за “проникновенный анализ человеческой души и художественное мастерство, с которым он истолковывал в форме романа жизнь людей”. М. - романист, поэт, публицист, драматург и эссеист, - известен как автор романов “Дитя под бременем цепей” (1913), “Патрицианская тога” (1914), “Место по рангу” (1921), “Поцелуй, дарованный прокаженному” (1922), “Огненный поток” (1923), “Прародительница” (1924), “Пустыня любви” (1925, первоначальное заглавие “Месть Нарцисса”, Гран-При Французской Академии), “Тереза Дескейру” (1926, первоначальное заглавие “Дух семьи”), “То, что было утрачено” (1930), “Клубок змей” (1932), “Тайна семьи Фронтенак” (1932), “Конец ночи” (1935), “Черные ангелы” (1936), “Дороги в никуда” (1939, в переводе на русский “Дороги к морю”), “Фарисейка” (1941), “Галигаи” (1952), “Агнец” (1954), “Подросток былых времен” (1969) и др.; повести “Мартышка” (1951, “Обезьянка”); пьес “Асмодей” (1938), “Плохая любовь” (1945, “Нелюбимые”), “Лукавый попутал” (1947), “Огонь на земле” (1951); работ на христианско-религиозную проблематику; программных документов собственной эстетики: “Роман” (1928) и “Романист и его персонажи” (1933); эссе “Пруст” (1926), “Провинция” (1928), “В сторону Пруста” (1947); жизнеописаний “Жизнь Жана Расина” (1928) и “Блез Паскаль и его сестра Жаклин” (1931); многих сборников публицистики, мемуаров и др. произведений. Родившись в обеспеченной семье строгих правил, М. в 1887 потерял отца, Жан-Поля М., - “... поэта по призванию, делового человека по роду занятий ...”; мать, Клэр М., в отличие от отца, была глубоко верующей католичкой. После Коллежа Гран-Лебрен Ордена Братьев Марии, М. учился на литературном факультете Университета Бордо у филолога-паскалеведа Ф.Стровского. Начиная с чтения повести Г.Мало “Без семьи”, тема изломанного детства заняло одно из центральных мест в творчестве М., который также увлекался Ламартином, Мюссе, Виньи. В 1905 М. защитил лиценциатское сочинение на тему “Мысль о смерти обманывает нас, ибо заставляет забывать о жизни”. Не найдя себя в религии догматической, М. обратился к религиозному модернизму - реформаторскому движению в католицизме конца 19 века с целью его поновления и согласования с достижениями современной науки. Определяющее влияние на М. оказал аббат Лаказ, который, по собственным словам, стал священником для того, чтобы взорвать церковь изнутри. М. писал о нем: “... Это единственный человек, который оказал на меня влияние, когда я был подростком. У меня никогда не было учителя. Это единственный ... Всю свою жизнь он был мятежным священником, модернистом. Ко мне он относился со своего рода восхищением; вместе с тем, с полным к тому онованием, ставил себя выше меня ...” (“Внутренние мемуары”). М. пошел за М.Санье (последователем Ламенне), основателем журнала “Сийон” и газеты “Демократия”, ставившим задачи возврата к раннехристианским идеалам. Программа и деятельность общества были близки христианскому социализму. В 1907 М. разошелся с М.Санье, но до конца жизни остался его приверженцем, говоря о нем, как о “... вечно живом старом архангеле ...” (“Внутренние мемуары”). В мемуарах М. пишет, что до отъезда в Париж он, 20-летний, жил, “... как бы отгороженный китайской стеной от всего остального мира ...”. Источником творчества М. стали полученные в детстве впечатления о жизни самодостаточного мира буржуазной провинции. Действие романов М. происходит в конце 19 - начале 20 века в Бордо и его окрестностях (“... Провинция, земля вдохновения, источник всех конфликтов ! ...” (эссе “Провинция”)), редко - в Париже. С целью покинуть провинциальный Бордо, М. в 1908 поступил в Эколь де Шарт – высшее археологическое учебное заведение Франции, но проучился там недолго и полностью посвятил себя литературе. Для первых сборников стихов - “Руки, для молитвы сложенные” (1909) и “Прощание с отрочеством” (1911), писавшихся под влиянием Бодлера, Верлена, Жамма и Рембо, - характерны католические настроения, обращенность к внутреннему миру семьи, неотделимость от своего материального окружения: дома, родных пейзажей бордосских виноградников и ланд (сосновых лесов) - местам действия его будущих романов. Гийом Аполлинер сказал о первом сборнике М. “... Это написано поэтом ...”, предсказав ему “... славное будущее ...”. Позднее М. так оценил свои первые сборники: “Я вошел в литературу херувимом из ризницы, исполняя партию на своем маленьком органе” (“Бог и Мамона”). Стихотворения М. писал и позднее (сборники “Пропавший без вести” (1918), “Грозы” (1925), “Кровь Атиса” (1940)). Поэтическое видение мира наложило отпечаток на прозу М. В 1912 М. (совместно с А.Лафоном) основывает журнал “Кайе”, целью которого было утверждение католического искусства. В это время он изучает классическую литературу Франции 18 века, Бальзака и Флобера, Достоевского и Л.Толстого, философские системы Бергсона, Блонделя и др. Главная характеристика Жан-Поля Жоане, героя первого романа М. “Дитя под бременем цепей”, - его неопределенность, “... девственная сила, которая еще не связала себя с определенной профессией; он еще ни от чего не отказывается; его зовут все дороги ...”. Приехавший из провинции, бордосский юноша-католик не чувствовал себя покорителем Парижа, а “... с болью ощущал бесполезность своей жизни. Несколько раз он собирался повторить жест Растиньяка и бросить огромному городу вызов на единоборство. Но мелкие неудачи, усталость, отвращение привели его в маленькую комнату, где он спрятался от шумных улиц, зарывшись в книги ...”. Жан-Поль повторил духовные поиски самого М., когда связался с модернистской организацией “Любовь и Вера” и попытался посвятить себя христианской демократии. Но Жан-Поля многое отдаляет от рабочих-демохристиан, относящихся к нему, как к “... буржуа и интеллектуалу ...”. И после разрыва с модернистами он обретет “... душевное спокойствие в любви и вере в бога ...”. В период 1-й Мировой Войны М. был призван нестроевым (1914), демобилизован по болезни (1917). Впоследствии М. в романах никогда прямо не писал о войне, т.к. “... “Огонь” Барбюса дает устрашающую картину того, о чем мы никогда не думаем, мы, которые там не находимся ...” (“Письма к жене”), но ад войны привел его к исследованию “... ада повседневного бытия ...”: “... Мы вольны бороться со сном памяти и сердца и побеждать в самих нас страшную силу забвения. Нам надлежить воскрешать мертвых и возвращать жизнь пеплу и пыли, которые были горячей кровью и любимой плотью ...”. С началом мирной жизни для М. начался 2-й период творчества (1917 – 2-я пол. 1920-х). Лауреат Нобелевской премии по литературе И.А.Бунин писал о М.: “... Христианин, католик, воспитанник марианитов, несущий в себе страстное наследие пылкой крови людей, живущих и умерших под огненным небом ланд – предки его были земледельцами, фермерами, богатыми промышленниками в ландах, - он внес противоречие этих двух натур и в свои создания ...”. Храня очень сильные религиозные чувства до своего ухода из жизни, М. считает, что католическая церковь (несмотря на все его противоречивое к ней отношение) – это “... древний ковчег, нагруженный истиной, из которой за девятнадцать веков ничего не было утрачено ...”. М. – автор таких работ на христианскую проблематику, как “О нескольких беспокойных сердцах. Краткие опыты религиозной психологии” (1920), “Бог и Мамона” (1929), “Три великих человека перед лицом Бога. Литературные портреты Мольера, Руссо, Флобера” (1930), “Страдание и счастье христианина” (1932), “Жизнь Иисуса” (1936), “Хождение Богородицы по мукам” (1936), “Святая Маргарита Кортонская” (1942), “Камень преткновения” (1951), киносценария “Хлеб насущный” (1955), “Сын человеческий” (1958). В своем творчестве М. был близок к основанной на провиденциализме доктрине о предопределении. На этом соприкасались неотомизм, как официальная философия католицизма, и близкий М. янсенизм (который построен на труде Янсения (17 в.) о блаженном Августине, где отрицалась доктрина о свободе воли, были выдвинуты догмат предопределения (спасутся только избранные), доктрина о первородном грехе и концепция самоусовершенствования человека под влиянием заложенной в нем идеи Добра). Под влиянием идей Паскаля М. переосмыслил доктрину о первородном грехе вследствие ее ошибочности, утверждая, что именно янсенизм “... обращается к создателю с тем, чтобы он утешал, ободрял свои создания. Паскалю нужна была радость, дабы не терять мужества, ибо он принадлежал к тем, кто шел к спасению со страхом и трепетом душевным ...”. Ф.Наркирьер писал: “... Трудно было бы отрицать, что подавляющее большинство персонажей М. живет в мире глубокого одиночества. Но отчаяние – отнюдь не конечный вывод мудрости М. Вера в силу человеческого разума помогала М. говорить вслед за Паскалем не только о слабости, но и о величии человека ... На протяжении всего творческого пути М. общая пессимистическая направленность его произведений вступает в очевидное противоречие с тенденциями оптимистическими. ...”. М. всегда стремился “... наполнить христианскую веру гуманистическим содержанием. Его излюбленная формула: “Веровать значит любить”. Он неоднократно возвращается к мысли: Бог есть любовь. ...”. Целью своего творчества М. видел то, чтобы “... читатель всегда чувствовал огромное живое пространство - подземное течение любви ...”. Любовь в самом глубоком значении этого слова - главная тема творчества М., а все остальные его темы связаны с ней (именно поэтому в “Интимных записках” М. пишет, что первое место в его чтении занимают Л.Толстой и Достоевский). Несмотря на все ранее сказанное, М. никогда не считал себя католическим романистом: он просто католик-романист и не обязан прославлять католическую церковь с ее догматами (некоторые произведения М. запрещались католической цензурой). Начало 2-го периода творчества М. совпало с развитием дадаизма и сюрреализма в литературе, которые так и не смогли заменить распространенного в то время жанра семейно-социального романа. Ф.Наркирьер писал: “... Буржуазная семья, как первичная клетка социального рганизма, основная сфера приложения художнического таланта М. Эпиграфом к творчеству М. могут быть поставлены слова Гегеля “... одна из наиболее обычных и подходящих для романа коллизий ...” - “... это конфликт между поэзией сердца и противостоящей ей прозой житейских отношений, а также случайностью внешних обстоятельств”. ...”. Роман “Поцелуй, дарованный прокаженному” (1922, последняя глава в 1931) принес М. широкую известность. А.Моруа писал: “... “Херувим из ризницы” недолго воспевал в лирическом и нежном духе свои детские грезы; то, что он исполнял теперь на органах с уже мощным звучанием, походило скорее на похоронный марш ... для целой социальной группы, с которой автор был связан узами плоти и земли. Группа эта также жила под бременем цепей, и самой тяжелой из них были деньги ...”. В романе впервые воплощены главные темы творчества М.: провинциальная среда, разрушающая культом собственности судьбы людей, ведущая их к трагедии, - и противоположенный порыв к подлинной любви и чистоте отношений между людьми. Эти темы объединены искусством поэтической прозы М., главная особенность которого – выведение соответствия душевного состояния персонажей и авторских размышлений о них состоянию природы, неотделимым от внутреннего мира романиста и его персонажей. М., говоря о себе “... Я поэт, пишущий романы ...”, видит задачу романиста в том, чтобы “... человеческую правду выразить посредством поэзии ...”. М. в конце жизни говорил, что “Поцелуй, дарованный прокаженному” - первая книга, за которую ему не стыдно; в ней “... вырабатывается модель мориаковского романа ...”. Общий смысл романа “Огненный поток” раскрывается в эпиграфах к нему. Первый эпиграф – из Первого соборного послания апостола Иоанна Богослова: “... все, что в мире, похоть плоти, похоть очей и гордость житейская ...” (2, 16). Второй эпиграф – из Паскаля: “... Несчастна проклятая земля, которую эти три огненных потока сжигают, а не орошают ...”. Третий эпиграф – из Боссюэ: “... О, Господи... кто осмелится сказать правду об этой глубокой и позорной ране человеческой природы, о похоти, что соединяет душу с телом такими нежными и крепкими узами ...”. Персонажи этого романа изнемогают от плотского отчаяния, которое, как писал Ж.Бернанос, “... проступает на каждой странице книги, как грязная вода на стенах подземелья ...”. С детства М. был поражен несоответствием христианских идеалов и несправедливости окружающей среды, “... своими глазами видел, как страдала и умирала Тереза Дескейру, как обманывала себя и других и приходила от этого в отчаяние Брижит Пьян и не было для них никакого выхода ...”. “Святые женщины” обеспеченных семей, охранительницы богатств, религиозной морали и догм, убеждены, что процветание – это судьба самых умных и хитрых, а, следовательно, и добродетельных; люди могут обеднеть только по своей вине: “... Я сильно сомневался, что среди окружавших меня взрослых хотя бы один был способен представить себе возможность менее несправедливого мира, поверить в его приход и, тем более, пожелать этого. Более того, я был убежден, что все они этого боялись, ибо не было для них слова страшнее, чем социалист ...”. Роман “Прародительница” (название оригинала - “Genitrix” (лат. “прародительница”, “родоначальница”, “праматерь”); название парижского издания 1938 - “Волчица”; название “Матерь” в советском переводе не точно) является логическим продолжением темы романа “Поцелуй, дарованный прокаженному” об извращении человеческих чувств людей, живущих только на денежном расчете. Это одна из вершин творчества М. по глубине психологического анализа и напряжению в развитии действия. Основная особенность романа, характерная для М.: изображение персонажей во время тяжелого кризиса, когда вскрывается неизбежно вызревавшая трагедия, а финал раскрывает глубоко скрытые даже в самых очерствевших душах человеческие чувства. Начала трагедии Фелисите Казнав (главной героини романа) - в абсолютизации права собственности, распространяемого ею на прислугу, землю, арендаторов и на сына Фернана, подчиненного матери до полного паралича его воли к деятельности. Брак Фернана с бесприданницей Матильдой совершен вопреки воле матери, и поэтому свекровь убивает невестку, но при этом не раскаивается. Сын с уважением называет свою мать “истинной родоначальницей” - но абсолютизация прав собственности обрекла ее род на уничтожение: у нее не осталось потомков. М., описывая мораль собственников в виде змеи, кусающей себя за хвост, всегда вносит земное человеческое страдание и земную любовь в христианские символы. В “Прародительнице” - это образ старой служанки, возвращением которой к одинокому Фернану, выгнавшему до этого ее из дома, актом милосердия и всепрощения, М. и завершает роман. Романы “Прародительница” и “Пустыня любви” М. относит к своим “горьким и жестоким” романам. В романе “Пустыня любви” М. на одном уровне сопоставляет различные временные слои, выявляемые памятью персонажей в произвольном порядке, объединяемые внутренним монологом героя и повествованием автора. Литературным источником романа послужило стихотворение в прозе А.Рембо “Пустыня любви”, посвященное мечтаниям молодого человека о неосуществимой в реальной жизни любви. Роман М. “Пустыня любви” - это поэма о несбывшейся любви: “... Из всех страстей любовь, о которой написаны почти все наши книги, пожалуй, меньше всех других проявляется внешне ...” (Эссе “Романист и его персонажи”). Перед уходом из жизни М. назвал “пустыней любви” все свое творчество, т.к. в своих романах все время описывал одиночество, особенно одиночество вдвоем. В этом романе бесконечна и пустыня, разделяющая любящих, и любовь, генерирующая жизненные источники в этой пустыне. Главный герой доктор Курреж страдает от мещанской ограниченности собственной семьи. Доведя себя до болезни от любви, доктор думает о том, чтобы не причинить страданий жене. Доктор и его сын Раймон всю жизнь сохраняют неразделенную любовь к Марии Кросс. Но несхожими путями блуждают они по пустыне любви. Раймон ожесточается и ломает судьбы других женщин. Доктор кончает свою жизнь заботами о семье: “... Ты не можешь себе представить, как это хорошо - жить в гуще семьи ... Несешь на себе тысячи забот о других; эти тысячи уколов оттягивают твою кровь от сердца, понимаешь? Они отвлекают нас от нашей потаенной боли ..., становятся необходимыми для нас ...”. В “Пустыне любви” совместному одиночеству в семье, “... клетке из живых прутьев ...”, противоположены естественные человеческие отношения между доктором и женой, доктором и сыном. В конце романа любовь и сострадание для М. оказываются сильнее разобщенности: “... пустыня любви, муки неразделенного чувства - это не что иное, как зов любви небесной, не от мира сего ...”. М. рассматривает пустыню и как часть космогонической стихии земли: “... Члены одной и той же семьи так же далеки друг от друга, как миры Млечного пути ...”. Ф.Наркирьер писал: “... Роман “Пустыня любви” завершает второй период творчества М. Складывается реалистическое мышление писателя с резко критической направленностью, исполненное вместе с тем надежды на искупление. Появляются столь важные и характерные для М. космогонические мотивы ...”. 3—й, наиболее значительный период творчества М., пришелся на 2—ю пол. 1920—х гг - 1940. “Бессмертный” (член Французской Академии) М. убежден: “... Когда изучаешь людей глубоко несчастных, дошедших до предела падения, разве не прекрасно заставить их хоть немного приподнять голову ? Когда в человеке уже раскрыто самое худшее, остается найти в нем тот изначальный огонь, который не может не жить в его душе ...” (“Писатели Франции о литературе”). М. говорил о себе, что он “... метафизик, который работает на конкретном материале. ...”, т.е. “... решая как философские, так психологические проблемы, писатель никогда не отрывается от земли, от реальных условий, в которых находятся его герои. ...”. Цель М. - изображение конфликтов “... Бога и человека в религии, ... мужчины и женщины в любви и ... человека со своей совестью ...” (“Роман”), которые у него разрешаются в рамках семьи. “... Когда от меня требуют нового, я говорю себе: надо брать глубже, в этом суть обновления; можно, идя вглубь, продвинуться вперед, не меняя кругозора. ...” (“Романист и его персонажи”). Базисные космогонические образы огня, воздуха, воды и земли являются категориями религиозной философии М., не сводящейся только лишь к традиционному противоположению бога и света, а также дьявола и мрака (и в этом М. близок раннему христианству), как пишет Ф.Наркирьер: “... Метафизик М. исходит из начала начал, ... из слов: “... В начале сотворил Бог небо и землю ... И сказал Бог: да будет свет; и стал свет ...”. Затем ... появились суша и моря. ... Все четыре стихии для М. соединяются в грозе. ... Земля – поле борьбы воды и огня. ... Вода – это жизнь, это река бытия, ... символ и обретенного душевного спокойствия, и примирения с людьми и миром. ... Без воды мир – пустыня в буквальном и переносном, метафизическом смысле (“Пустыня любви”) ... Но вода – это смерть. ... Вода дарует смерть маленькому Гийу (“Мартышка”) ... Обычно огонь противостоит другим космогоническим началам как ... начало дьявольское. В пламени костров сжигают на земле - еретиков, в аду – грешников. ... широко распространенный образ огня в романах М. – пожар в ландах. ... У персонажей М. - ... “лицо сгоревшего заживо”. В метафизическом плане (... на примере романа “Огненный поток”) с образом огня связаны темные страсти, что сжигают человека. Это ... не только похоть. Речь у М. может идти и об алчности. Для одних героев М. (Фронтенаков) земля – родная стихия, для других – исключительно источник дохода. Они не любят землю, совершая над ней насилие. Так, предки Фернана Казнава “были ревнивыми любовниками сосен и виноградников” (“Прародительница”). С другой стороны – отсутствие страстей создает пустыню. У М. встречается ... выражение “страна жажды” (пьеса “Асмодей”). “Его собственная жизнь расстилалась перед ним сумрачной пустыней. Как же он смог пройти через весь этот песок, не умерев от жажады ?” (“Прародительница”). ...”. М. писал прозаические произведения в основном в жанре романа-трагедии. В связи с выходом романа “Конец ночи” Ж.-П.Сартр (автор “Тошноты” и “Стены”), опубликовал статью “Господин Франсуа М. и свобода” о противоположении субъективизма модернистского романа и детерминизма реалистического повествования: “... Герои романов подчиняются собственным законам. Самый суровый из них гласит: романист может быть или их свидетелем, или их соучастником, но никогда тем или другим, вместе взятым. Снаружи или изнутри ...”. При этом Сартр считал, что человек самоопределяется свободным выбором, а у персонажей М. нет выбора, который сделал за них сам автор, который еще до написания произведения определил их последующую судьбу, тем самым претендуя на роль Бога, но “... Господь Бог не художник; г-н Мориак – тоже. ...”. Да, М., как религиозный писатель, убежденный в том, что тот, кто обладает верой, обладает и истиной, в свете божественного предопределения может быть и очень категорично и противопоставлял в своих романах Зло Добру, однако главной особенностью М. является “... детерминизм, связанный с философией католического предопределения. ... Этот мир без Бога меряется по законам мира божьего и через него получает оправдание своего существования. Этим и определяется детерминизм произведений М., детерминизм социально—психологический, возникающий на представлении об универсально временной природе человека в условиях неромантического двоемирия (небо и земля). Творчество М. смыкается с традицией античной предхристианской мифологии, с Библией, средневековыми апокрифами. Такое архетипическое видение мира сознательно подчеркиается цитатностью М., его соотнесенностью его мира со всей предшествующей культурной традицией, тем более - сакральной. ...”. Искусство романа, по М., – это “... прежде всего транспозиция, а не воспроизведение действительности ...”. (“Писатели Франции о литературе”). М. одной из задач своего творчества видел слияние “... французского порядка и русской сложности ... опыта Бальзака и уроков Достоевского ...”. М. писал: “... Истинное предназначение романиста в том, чтобы нарисовать человека целиком со всеми его противоречиями, со всеми приливами и отливами. В действительности не существует прекрасных душ в чистом виде ...” (“Бог и Мамона”). Жанр романа—трагедии М. развивает опираясь на опыт Жана Расина, близкого ему по трагическому восприятию мира и янсенизму. В психологически-религиозном эссе-жизнеописании “Жизнь Жана Расина” М. пишет о духовной драме Расина, в середине жизни отказавшегося от литературного дела, обратившего свои помыслы к богу и вернувшегося в янсенистский монастырь Пор—Руайяль. Расин, также как М., разрывался между верой Христовой и светской жизнью, с достоинством перенося “... заблуждения, страхи, громовые удары благодати ...”. Но возвращение М. в лоно апостолической римско—католической церкви не прекратило его литературного дела. Из авторов—современников М. особенно ценил М.Пруста (эссе “Пруст” и “В сторону Пруста”), считая, что он “... обновляет французский роман: в каждом человеке Пруст обнаружил целый мир. ...”. “Тем, кто за ним последует, он проложил путь к неизведанным землям и с храбростью отчаяния коснулся континентов, опустившихся на дно мертвых морей; его сподвижникам надлежит привнести в этот новый мир божественную благодать” (Эссе “Пруст”). В 3—м периоде творчества М. было написано восемь романов: “Тереза Дескейру”, “Судьбы”, “То, что было утрачено”, “Клубок змей”, “Тайна семьи Фронтенак”, “Конец ночи”, “Черные ангелы”, “Дороги в никуда”. Основная здесь - тетралогия о Терезе Дескейру (роман “Тереза Дескейру”, новеллы “Тереза у врача” и “Тереза в гостинице” (1933), роман “Конец ночи”). М., близкий мысли Л.Толстого о противоречии внутреннего человеческого закона внешнему, навязанному обществом, писал: “... Ремесло писателя, и особенно романиста, принуждает нас любить индивидуум больше, чем общество: мы изображаем прежде всего тех, кого подавляет закон ...”. Определяющая черта почти всех героев М. – это “... способность говорить “нет” закону, который попирает их ...”, как пишет М. в предисловии к роману “Тереза Дескейру”, в котором воплощен тип женщины, духовная одаренность которой приводит ее к конфликту со средой. Протест Терезы против подавляющего ее закона, против удела женщин доводится до преступления: “... Она живет в большей мере, чем какая-либо другая из моих героинь. Конечно, она - это не я, разве только в том смысле, как говорил Флобер: “... Мадам Бовари - это я ...”. Во многих отношениях она мой антипод, но создана из всего того, что я должен был в себе преодолеть, обойти или о чем я не знал ...”. Тереза - более жертва, чем палач, - восстала, как и М., против своего класса, своей семьи, против самой себя (“... чувство собственности было у нее в крови ...”). М. разворачивает здесь тему роковой предопределенности личной судьбы: “... Я подчинялась ужасному долгу, да, это было как долг ...”, - ответ Терезы на вопрос, почему она хотела убить мужа, - “... не имело бы никакого значения, если бы этот недоумок был вычеркнут из числа живущих на земле ... его жизнь не нужна ни для какого дела, ни для какой идеи, никому на свете ...”. Поэтому Тереза не может судить себя за совершенное, но не состоявшееся преступление: “... Погребенная заживо, я подняла камень, под которым задыхалась ...” (роман “Конец ночи”). И в них - оправдание М. преступления Терезы. Но М., как католический моралист, не может принять его, т.к. в его понимании цель не оправдывает средства, т.к. “... в земном существовании человеку не дано искупить свой грех ...”. В романе “Клубок змей” образ сына “Прародительницы” развивает далее образ адвоката Луи. Общим у них является наличие нескомпенсированного комплекса неполноценности, закрепленной в юности под давлением эгоизма матерей-собственниц. “Клубок змей” - это подведение итогов жизни, монолог самопознания, где Луи постигает, почему трагедия неосуществленной человечности сломала ему жизнь. Одинокий в семье, Луи возлагает ответственность за незадавшуюся жизнь на жену, никогда не поднимавшуюся выше интересов материальных и этим погубившую его талант. “Клубок змей” - подозрительность, мстительность, жажда наживы и скупость - стал опутывать Луи тогда, когда он стал принадлежать к имущим. Луи был всегда убежден, что ненавидит свою жену, так же как и она его, постоянно следя за выполнением детьми католической обрядности и одновременно с этим проявляя жесткость к арендаторам и прислуге. Луи назвал “клубком змей” и собственное сердце, и семью из-за проблем с наследством. Уставший от соревнования в зле, Луи мечтает об разрушении стены между ним и женой, о возможности жить со всеми в мире до конца дней своих. Только после ухода жены из жизни он узнал, что она до своего конца надеялась примириться с ним. “Клубок змей” душил Луи, т.к. в его жизни не было той небесной любви, которой он, атеист, так жаждал. М.-католик, говоря о любви небесной, этим романом утверждает, что избавить себя от клубка пороков может тот, перед кем открыт путь к богу: лишь перед уходом из жизни Луи (“... враг своих близких, душа, пожираемая злобой и алчностью ...”) начал понимать ложность своего пути ненависти. В “Клубке змей” встречается космогонический образ воды как источника, позволяющего “... преодолевать разрушительное влияние времени ...”. В романе, пишет Ф.Наркирьер, “... обнаруживается стремление М. отбросить тот враждебный реальный мир, который окружает человека, чтобы вернуть вневременное, внеисторическое спокойствие растительного мира, утраченную чистоту детского восприятия ...”. Р.Мартен дю Гар в письме А.Жиду отметил, что “Клубок змей” - это “... одно из лучших, если не лучшее произведение М. ...”. В почти автобиографическом романе “Тайна семьи Фронтенак” М. пишет также и о возможности осуществления в семье закона любви вопреки “взаимопожиранию” в обществе, где “... высший закон - деньги ...”. В посвящении к роману М. пишет: “... Восклицанию Жида “Семьи, я вас ненавижу!” я отвечаю здесь криком: “Семья, несмотря ни на что, будь навсегда благословенна и любима ...”. Смысл романа М. “Дороги в никуда” (“Дороги к морю”) поясняет его эпиграф: “... Жизнь большинства людей - это мертвая дорога и никуда не ведет. Но другие знают с детства, что идут к неведомому морю ...”. В романе показаны пути юного поэта Пьера Костадо к “небесной любви”, которая одна только может удовлетворить духовную жажду познавших “пустыню любви”. Персонажи романа разделены на тех, кто идет по дорогам моря, и на бредущих по мертвой дороге в никуда, на мертвые и живые души. Мертвые души - глухие к зову человечности, обуреваемые жаждой собственности или наслаждений, скованные нормами респектабельности. Живые души - способные на самопожертвование, одаренные “океаном любви”, готовностью действовать, защищать свои идеалы. Искания Пьера Костадо, мечтающего “... обновить лицо земли ...”, приводят его к осознанию необходимости изменить порядок в мире, “... сущность которого деньги ...”, к альтернативе “... революция ... или бог ...”. Роман перенасыщен социально-этической проблематикой, а его религиозный подтекст слабее, чем в других романах М. К концу 3—го периода творчества М. относится начало его драматургии: первая пьеса М. “Асмодей” поставлена в “Комеди Франсез”, театрах Европы и США. с “Асмодея” началось движение литературы М. за пределы Франции. Перед 2-й Мировой войной М. активно работает в публицистике. “Дневник I” (1934) - статьи против итальянского и испанского фашизма. М. (вместе с Ж.Маритеном и Ж.Бернаносом) защищает испанских республиканцев, вместе с левыми католиками протестует против политического компромисса правых католиков с генералом Франко. “Дневник II” (1937) - статьи о войне в Испании, публиковавшихся в журнале “Тан презан”, сотрудничество с которым у М. началось с первых его произведений. М. - председатель Общества друзей басков, один из авторов “Манифеста против бомбардировки Герники”, председатель Центра по приему беженцев из аннексированной Гитлером Австрии. Конец 3—го и начало 4-го периода творчества М. связано с поражением Франции во 2-й Мировой войне (1940-1945). М. сделал свой выбор: “... Держаться вне схватки, над схваткой ? Смотреть с высоты на пытки, которым подвергаются массы людей ? Ну что ж, если с высоты, то пусть она окажется не выше креста. Надо пребывать на высоте виселицы или креста, а мы знаем, что крест, на котором Христос испустил дух, был совсем не высок - ведь собаки зачастую обгладывали ступни распятых ... И следовательно, вовсе не вопреки своей религии, но именно в силу своей религии христиане всех исповеданий и пребывают в гуще схватки ...”. Ф.Наркирьер писал, что любовь к своей Родине “... помогала М. в самые тяжелые минуты. Как христианские мученики, он пошел бы за свою веру на смерть. При всей своей сложности, противоречивости, он становился, когда этого требовали обстоятельства, прямолинейным, жестким, непреклонным. В годы войны М. поднялся на высоту героя античной трагедии. ...”. В тот период М. написал роман “Фарисейка”: “... Я задаюсь вопросом, почему в первые недели оккупации я смог с лихорадочной поспешностью написать “Фарисейку”, как если бы я хотел выразить себя в романе до того, как меня захлестнет устремившаяся на нас волна грязи. Но раз книга закончена, в последующие мрачные годы мне даже не приходило в голову писать художественные произведения. ...”. Известный критик Ж.Лакутюр в своей книге “Франсуа М.”: “... “Фарисейке” можно дать политическую интерпретацию. Почему бы не видеть, что в представлении М. Брижит Пиан – сознательно или бессознательно – это Виши? Властное фарисейство (велик бог, избравший нас последними праведниками!), что царит вокруг гостиницы у парка, “добрые бедняки”, которым помогают, и такие, которых передаю в руки полиции, пристрастие исповедовать других, а не исповедоваться самой, пугающая чистая совесть – вот из чего романист лепит мадам Брижит; этот материал мог бы послужить и для серьезного политического репортажа о правлении маршала ...”. В книге “Святая Маргарита Кортонская” М. описал биографию итальянки 18 века, уверовавшей в Бога грешницы, которую беатифицировал Ватикан: “... Я выразил минуты отчаяния, которые мы тогда переживали. “Маргарита Кортонская” как бы увлекала меня из этого ужасного мира. Я следовал за этой беднягой; понимал ее любовь, разделял ее безумие. ... Мученическая смерть этой итальянки словно отвлекала меня от мученичества моей страны; я словно бы изменял это земле, пропитанной кровью. ...”. В Движении Сопротивления М. стал публицистом, провозгласившим ненависть к войне, являющейся тем бедствием, “... в котором прежде всего следует винить самого человека ...”. “Черная тетрадь” (1943, под псевдонимом Форез) - наиболее известные публицистические заметки М. того периода, где он призывал к активному сопротивлению. Первоначальное ее заглавие - “Письмо отчаявшемуся, чтобы он надеялся”. Во время Второй Мировой войны перед писателями-католиками стала дилемма: с одной стороны, необходимость всепрощения, диктуемая христианской моралью; с другой стороны, необходимость уничтожения зла. “... Тогда противоречия эти разрешались, чаще всего, в пользу активного, целенаправленного действия ...”. М. писал: “... Прогресс человеческого рода - это всего лишь миф: он не существует вне сердец людей доброй воли. Он не является историческим предопределением ...”. М. - сторонник борьбы с самим духом фашизма (он его называл “Макиавелли”) даже после разгрома Германии, т.к. “... он укоренился и действует в сознании миллионов людей ... Но мы бросаем вызов Макиавелли. Мы верим, что человек не подвластен закону взаимного истребления; и не просто ему не подвластен; все достоинство человека заключается в том сопротивлении, которое он, от всего сердца и всем своим разумом, этому закону оказывает ...”. Активное участие в Сопротивлении принимали его сын Клод, личный секретарь генерала де Голля, впоследствии известный писатель, и дочь Клэр вместе со своим мужем, князем И.Вяземским. В 1945 М. писал: “... Красная Армия, красная от всей крови, которую она пролила за Европу, и спасла тех, кому внушала страх, выкована общественным строем, оправданием и славой которого она останется навеки. ...”. 4-й период творчества М., также как и 1-й, закончился с началом мирной жизни. Для 5-го периода творчества М. (1945-1970) характерна эволюция к оптимизму в философских взглядах, что было связано с переоценкой им учения Тейяра де Шардена. М. (янсенист) не разделял оптимизма Тейяра де Шардена (иезуита) в отношении научного и общественного прогресса. После знакомства М. с книгой “Становление мыслителя” (1961) - письмами Тейяра де Шардена из армии (1914-1919), которые были “... криком безумной надежды, испущенным из бездны отчаяния, да еще какой бездны ...”, М. пишет: “... мысль Тейяра де Шардена оказала влияние на старого человека, придерживающегося противоположных взглядов, и заставила его вопрошать себя о вере в “божественное провидение” ...”. “... Достаточно ли веровать, что провидение воздействует на духовную жизнь каждого из нас, или /по Тейяру де Шардену – С.С./, “... следует учиться усматривать его и поклоняться ему в самой эволюции материи и жизни ...” ? ...”. Еще в послевоенные 1940-е М. занялся публицистикой, эссеистикой и драматургией, отойдя на время от создания романов, повестей, новелл: “... я ... отвернулся от романа, ... ибо тон некоторых моих младших современников показывал, что мне не приходится более рассчитывать на ту снисходительность, то понимание, которое я находил у своих читателей в период между двумя мировыми войнами ... С начала войны в Испании я не мог больше пренебрегать человеческой судьбой, навязываемой людям другими людьми ... Ужас реального мира отвратил меня от художественного вымысла ...”. Несмотря на успехи экзистенциалистской литературы после 2—й Мировой войны, М. был убежден, что “... публицистическое выступление не менее значимо, чем страница романа. Суть не в средствах выражения: так или иначе, все они призваны передать то, что мне необходимо сказать. Я никогда не понимал коллег, которые приберегают для прессы свои литературные отходы. Слово, вышедшее из-под пера, подобно мазку, по которому нетрудно узнать художника. Нет просто журналиста или просто поэта, есть человек, который стремится к самовыражению или прячется под маской, говорит прямо или раскрывается вопреки своему желанию, словом, тот, кто выдает себя невольно или полностью открыт людям, потому, что он существует и ему есть что сказать. ...”. В повесть “Мартышка”, которую М. считал самым завершенным из своих произведений, сведен воедино весь трагический гуманизм его творчества. Тема детства соприкасает его творчество с М.Прустом и Ж.Бернаносом, противопоставлявших “... невинность ребенка искушениям зрелого возраста, а, главное, сложности и враждебности “взрослого” мира. ...”. Как и Достоевский, М. был убежден, что слезы невинного ребенка не стоит “весь мир познания”, причем в повести слеза – это символ “...не страдания, а обретенной человечности ...”. Ф.Наркирьер писал: “... В центр повести М. стремился поставить исследование детской психологии. ... При этом М. интересует не патологическая психология, а психология вполне нормального, но глубоко страдающего человеческого существа ...”. Здесь М. гораздо более близок к М.Прусту и Л.Толстому, чем к Достоевскому с его изображениями пограничных состояний психики. Сюжет “Мартышки” продолжает “Прародительницу”: сын безволен до последней степени вырожденной беззащитности; брак по расчету; вражда свекрови и невестки Поль. Ситуация ужесточена ненавистью Поль к впавшему в детство мужу и сыну-уроду Гийу (“мартышке”), которая приводит их обоих к гибели на воде. Космогоническая стихия воды в повести символизирует чистоту детства сына и отца, которых оплакивали “... только сосны, у которых человеческого больше, чем у людей, только силы другой космогонической стихии - земли. ...”. Трагизму семейных отношений противоположен порыв Гийу к человечности, поэтому учитель Бордас, не захотевший понять, перед какой бездной стоял ребенок, которого он приютил у себя, думает о нем всю оставшуюся жизнь: “... Может быть, на его пути встретятся еще такие, как Гийу. И ради ребенка, смерти которого он не предотвратил, он ни в чем не откажет тем, кто придет к нему. ...”. На Бордаса нисходит просветление, близкое божественной благодати: “... Он возвратил его тьме, и тьма навеки поглотила ребенка. Но тьма ли это ? Его взгляд скользит поверх книг, поверх стен, поверх черепичной крыши, Млечного Пути, созвездий зимнего неба и ищет, ищет царство духа, откуда, быть может, ребенок, обретший вечную жизнь, смотрит на него, Бордаса, видит, как по его щеке ... ползет слеза ...”. “... Роковая, предопределенная и плохой наследственностью, и стечением обстоятельств гибель Гийу создает безысходную, трагическую атмосферу ... В классической литературной форме М. осветил сознание ребенка, сознание, дающее возможность выявить истинные человеческие ценности. ...”. Роман “Агнец”, не являющийся продолжением “Фарисейки”, фактически преемственен с ней тематически и образно. Главный герой, Agnus Dei (очистительная жертва) Ксавье Дартижелонг, несет слово божие в мир индивидуализма, добровольно ценой собственной жизни изменяя жизнь других и приведя атеиста к богу. Ксавье - “безумец”, всегда действующий во вред себе на благо других. М. пытается провести параллели между Ксавье и Христом (особенно это характерно для того момента, когда Ксавье понял, что возложенный крест – это “... не отвергнутая любовь, не навязчивая привязанность, унижение, неудача, а совершенно реальный кусок дерева, давящий со страшной силой на больное плечо, камень и земля, что сдирают с ног кожу. ...”; возможно также проведение параллели между Ксавье и князем Мышкиным из “Идиота” Достоевского). М. назвал повесть “Агнец” “... стремительно развивающейся трагедией ...”. После “Агнца” М. 15 лет не публикует романы. В 1960-е М. ежедневно выступает в прессе, пишет мемуары: книги “Внутренние мемуары”, “Новые блокноты”, “Во что я верю”, “Де Голль”, “Новые внутренние мемуары”, “Политические мемуары”. Политические идеалы М. были противоречивы. Для М. величие Франции воплощалось в Наполеоне Бонапарте, так как “... за последние полтораста лет не было человека, который так, как Наполеон, прославил бы Францию и и вознес ее имя так, что оно стало жить в памяти народов. Никто не мог состязаться с ним в славе и популярности. ... Вот чем объясняется до сих пор интерес к нему и к его времени. ...”. Величие современной ему Франции для М. воплощал генерал де Голль. В книге “Де Голль” (1964) М. пишет о “... невероятной силе воли этого старого человека ...”, о котором он ранее писал: “... в самый тяжкий час нашей судьбы все упования Франции возлагались на одного человека, выражались голосом этого человека, одного этого человека ...”. А.Моруа писал: “... После второй мировой войны М. стал выдающимся журналистом - лучшим журналистом своего времени и грозным полемистом ...”. После событий мая 1968 во Франции и отставки президента де Голля (1969) М. отходит от публицистики. В последнем опубликованном при жизни М. романе “Подросток былых времен” действие происходит в первые годы 20 века в семье состоятельных бордосских землевладельцев; мадам Гажак мечтает о выгодной женитьбе сына Алена, “... разрывающегося между верой в Христа и Кибелой ...”.. Мир героев романа мрачен (как и в предыдущих романах М.), но здесь нет безысходности, а М. отошел от некоторой прямолинейности в психологических характеристиках. Ален Гажак (как Флобер и Бальзак) хотел бы “... начать с нуля, попытать счастья в этом вечно повторяющемся завоевании столицы юным провинциалом без единого рекомендательного письма в кармане. ...”. Фактически же это возможно было бы назвать мориаковской версией жанра “романа воспитания”. Ф.Наркирьер о молодых героях М. писал, что их “... преследует, с одной стороны, желание обособиться, утвердиться как личность, и, с другой стороны, боязнь одиночества, страх перед обособлением, грозящим противопоставить его остальным, обществу. ...”. В первой же фразе Ален заявляет, что он “... не такой, как все мальчики. ...”. Однако М., характеризуя обостренное восприятие юношей собственной исключительности, перед этим расположил эпиграф, взятый из Ф.Кафки: “... Я пишу иначе, чем говорю, говорю иначе, чем думаю, думаю иначе, чем должен думать, и так до самых темных глубин. ...”. Фантазируя в попытках отгородиться от всего чуждого ему, Ален в конце приходит к выводу, что он “... жертва арабского сказочника, который живет в тебе и неустанно придумывает всякие истории, чтобы в стене, отгородившей тебя от мира, не было ни единого просвета. ...”. Цепляясь за веру в Христа, как за “... поплавок, чтобы удержаться на поверхности нашего страшного мира и не пойти ко дну ...”, бравируя своим отвращением к деньгам, презрением к собственности, юноша оказывается заложником, “... собственностью своей собственности ...”. Для Алена поместье его матери – это “... пристанище от всех скорбей, та земля, прикосновение к которой придает новые силы утомленному путнику, ... один из источников его духовной жизни. Главная космогоническая сила в последнем романе М. – земля ...”. В одном из интервью по поводу романа “Подросток былых времен” М. говорил: “... Если веришь в ангелов, веришь и в то, что дьявол – конкретное реальное существо; есть люди, в которых я различал лукавого с совершенной ясностью ...”. М. всем своим творчеством доказывал, что “... прекрасное было всегда правдивым ...”. Исходя из этого, М. об алитературе (в лице Беккета и др.) писал так: “... я изобличаю алитераторов в том, что они допускают принципиальную ошибку в подходе к человеку. До чего показательна их ненависть к психологии!.. Их стремление видеть в человеке только самое элементарное и самое потаенное ставит под сомнение человеческую личность, какой она дана в опыте, в моем опыте. ...”. Поэтический реализм (как назвал Г.Грин творчество М.) - это любовь к человеку и вера в человечность, “... способную и призванную противостоять злу ... Сколько бы мы ни наблюдали постыдного вокруг нас и в нашем собственном сердце, не будем отчаиваться и терять доверие к человеку: в этом смысл того, чтобы жить и выжить ...” (“Черная тетрадь”). Источник веры в человека М. постоянно искал в “... девственной душе народа, этой неизведанной земле ... в этом море, где сохраняются, несмотря на самые лютые невзгоды, затаенная мягкость, бесхитростная доброта, нескончаемая верность ...”. Ф.Наркирьер писал: “... Творчество М. на протяжении шестидесяти лет развивалось по восходящей. Писатель выполнил свой долг перед родиной, перед читателями, перед литературой ...”. И.А.Бунин писал, что М. - “... один из самых замечательных – и едва ли не самый замечательный из современных французских писателей ...”. Собрание сочинений М. в 1978 издано в “Библиотеке Плеяды”, где издаются исключительно классики литературы Франции.